"Пение. Он вдруг понял, что слышит чье-то пение.
Шут осторожно приподнял голову — и тут же испуганно пригнулся, заслышав предательское звяканье собственных бубенцов. Лихорадочно сорвав колпак с головы, он заставил замолчать ненавистные побрякушки.
Пение стало громче. Шут раздвинул остроконечные листья таволги, загораживающей его от певуньи.
Манеру исполнения трудно было назвать сладкозвучной. Во-первых, единственным фрагментом текста, на котором певунья не сбивалась, было «тарам-тарам», — правда, эта строчка звучала на диво выразительно. Во-вторых, мелодия песни настраивала на предположение, что исполнительница внушила себе, будто люди, праздно разгуливающие на природе, непременно напевают «тарам-тарам».
Шут собрался с духом и, немного приподняв голову, впервые в жизни увидал Маграт.
Она застенчиво оправляла платье, стоя посреди небольшой горной лужайки, где мгновением раньше кружилась в танце. Затем, сорвав пару ромашек, без особого успеха попыталась вплести их себе в волосы.
Шут затаил дыхание. Бессонными ночами, проведенными на холодных плитах, грезил он о подобной женщине. Да, оценив Маграт более здраво, Шут не поручился бы, что властительница его грез выглядела в точности, как эта незнакомка, — ту природа облагодетельствовала более округлыми формами, нос у нее был не столь красным и острым, да и локонов было побольше. Однако либидо Шута оказалось достаточно проницательным, чтобы провести разграничение между невозможным и предположительно досягаемым, а посему резко сбросило обороты.
Маграт меж тем продолжала собирать цветочки и о чем-то с ними разговаривать. Шут напряг слух.
— А вот наша шерстистая горечавочка. А вот паточное цитварное семя, что от воспаления ушей.
Даже нянюшка Ягг, которой было свойственно достаточно радушное восприятие мира, угодила бы в весьма неловкое положение, предложи ей кто-нибудь сделать комплимент голосу Маграт, но в уши Шута голосок излился сладчайшей патокой.
— А вот пятилиственная лжемандрагора, незаменима при недержании. Ага, лягушечник-старикашечник. От запоров.
И тут под малиновый перезвон колокольчиков из луговых трав перед ней вырос Шут. Маграт с изумлением обнаружила, что луг, до сей поры не содержавший никого ужаснее бледно-голубых мотыльков да нескольких самообеспечивающихся шмелей, внезапно разродился огромным красно-желтым демоном.
Демон то разевал, то вновь захлопывал пасть. На голове его покачивались три жутковатых рога.
«Ты должна немедленно бежать, — раздался в тайниках ее сознания настойчивый голос. — Как трепетная лань. Самый приемлемый путь отступления в подобных обстоятельствах».
Но здесь неожиданно вмешался здравый смысл. В самые вдохновенные мгновения своего существования Маграт не рискнула бы уподобить себя лани, трепетной и любой прочей. Помимо этого, ехидно заметил здравый смысл, когда трепетная лань делает ноги, она обыкновенно оставляет далеко позади всех преследователей…
— Э-э-э… — протянуло чудовище.
Нездравый смысл, которым юная ведьма была наделена в достатке (что бы ни толковала матушка Ветровоск о том, что у Маграт-де с головой вечные нелады), в свою очередь веско указал ей на одно существенное обстоятельство. Вряд ли какой демон способен издавать столь жалостливый перезвон. И уж тем более редко среди их брата попадаются особи, обладающие способностью терять дар речи.
— Добрый день, — поздоровалась Маграт.
Мозг Шута проделывал лихорадочную работу. Дело шло к настоящей панике.
Маграт не очень жаловала традиционную остроконечную шляпу, которую до сих пор носили ведьмы старшего поколения, однако ни на йоту не отступала от одной из основных заповедей ведовства, гласящей: «Быть настоящей ведьмой означает выглядеть таковой». В ее случае это правило отражалось в гроздях серебряных побрякушек, исполненных в формах октограмм, летучих мышей, пауков, драконов и прочих символов обыденного оккультизма. Маграт с удовольствием выкрасила бы черным ногти, однако побаивалась убийственного прищура матушки Ветровоск.
Шуту наконец стало ясно, что он застал врасплох не прелестную поселянку, а самую настоящую деревенскую ведьму.
— Опаньки, — проблеял он и резко взял ноги в руки.
— Остано… — попыталась призвать его Маграт, но Шут уже вовсю мчался по лесной тропке, что должна была вывести его к замку.
Маграт стояла, не в силах оторвать глаз от поникшего букетика, который смяла в ладони. Она запустила пальцы в волосы, и на плечи посыпались хлопья увядших лепестков.
У нее возникло непреодолимое чувство, что она прошляпила переломный момент судьбы, который вырвался из ее рук с проворством, на которое способны лишь смазанные жиром свиньи, несущиеся по узкому проходу.
Ей захотелось выругаться. А ругани она была обучена совсем неплохо. Тетушка Вемпер в этом отношении славилась неуемной изобретательностью — даже обитатели леса норовили прошмыгнуть мимо ее хижины как можно незаметнее.
Маграт долго не могла подобрать бранный элемент, который бы точно отражал переживания ее сердца.
— У-у, блин! — вконец отчаявшись, выкрикнула она."
Шут осторожно приподнял голову — и тут же испуганно пригнулся, заслышав предательское звяканье собственных бубенцов. Лихорадочно сорвав колпак с головы, он заставил замолчать ненавистные побрякушки.
Пение стало громче. Шут раздвинул остроконечные листья таволги, загораживающей его от певуньи.
Манеру исполнения трудно было назвать сладкозвучной. Во-первых, единственным фрагментом текста, на котором певунья не сбивалась, было «тарам-тарам», — правда, эта строчка звучала на диво выразительно. Во-вторых, мелодия песни настраивала на предположение, что исполнительница внушила себе, будто люди, праздно разгуливающие на природе, непременно напевают «тарам-тарам».
Шут собрался с духом и, немного приподняв голову, впервые в жизни увидал Маграт.
Она застенчиво оправляла платье, стоя посреди небольшой горной лужайки, где мгновением раньше кружилась в танце. Затем, сорвав пару ромашек, без особого успеха попыталась вплести их себе в волосы.
Шут затаил дыхание. Бессонными ночами, проведенными на холодных плитах, грезил он о подобной женщине. Да, оценив Маграт более здраво, Шут не поручился бы, что властительница его грез выглядела в точности, как эта незнакомка, — ту природа облагодетельствовала более округлыми формами, нос у нее был не столь красным и острым, да и локонов было побольше. Однако либидо Шута оказалось достаточно проницательным, чтобы провести разграничение между невозможным и предположительно досягаемым, а посему резко сбросило обороты.
Маграт меж тем продолжала собирать цветочки и о чем-то с ними разговаривать. Шут напряг слух.
— А вот наша шерстистая горечавочка. А вот паточное цитварное семя, что от воспаления ушей.
Даже нянюшка Ягг, которой было свойственно достаточно радушное восприятие мира, угодила бы в весьма неловкое положение, предложи ей кто-нибудь сделать комплимент голосу Маграт, но в уши Шута голосок излился сладчайшей патокой.
— А вот пятилиственная лжемандрагора, незаменима при недержании. Ага, лягушечник-старикашечник. От запоров.
И тут под малиновый перезвон колокольчиков из луговых трав перед ней вырос Шут. Маграт с изумлением обнаружила, что луг, до сей поры не содержавший никого ужаснее бледно-голубых мотыльков да нескольких самообеспечивающихся шмелей, внезапно разродился огромным красно-желтым демоном.
Демон то разевал, то вновь захлопывал пасть. На голове его покачивались три жутковатых рога.
«Ты должна немедленно бежать, — раздался в тайниках ее сознания настойчивый голос. — Как трепетная лань. Самый приемлемый путь отступления в подобных обстоятельствах».
Но здесь неожиданно вмешался здравый смысл. В самые вдохновенные мгновения своего существования Маграт не рискнула бы уподобить себя лани, трепетной и любой прочей. Помимо этого, ехидно заметил здравый смысл, когда трепетная лань делает ноги, она обыкновенно оставляет далеко позади всех преследователей…
— Э-э-э… — протянуло чудовище.
Нездравый смысл, которым юная ведьма была наделена в достатке (что бы ни толковала матушка Ветровоск о том, что у Маграт-де с головой вечные нелады), в свою очередь веско указал ей на одно существенное обстоятельство. Вряд ли какой демон способен издавать столь жалостливый перезвон. И уж тем более редко среди их брата попадаются особи, обладающие способностью терять дар речи.
— Добрый день, — поздоровалась Маграт.
Мозг Шута проделывал лихорадочную работу. Дело шло к настоящей панике.
Маграт не очень жаловала традиционную остроконечную шляпу, которую до сих пор носили ведьмы старшего поколения, однако ни на йоту не отступала от одной из основных заповедей ведовства, гласящей: «Быть настоящей ведьмой означает выглядеть таковой». В ее случае это правило отражалось в гроздях серебряных побрякушек, исполненных в формах октограмм, летучих мышей, пауков, драконов и прочих символов обыденного оккультизма. Маграт с удовольствием выкрасила бы черным ногти, однако побаивалась убийственного прищура матушки Ветровоск.
Шуту наконец стало ясно, что он застал врасплох не прелестную поселянку, а самую настоящую деревенскую ведьму.
— Опаньки, — проблеял он и резко взял ноги в руки.
— Остано… — попыталась призвать его Маграт, но Шут уже вовсю мчался по лесной тропке, что должна была вывести его к замку.
Маграт стояла, не в силах оторвать глаз от поникшего букетика, который смяла в ладони. Она запустила пальцы в волосы, и на плечи посыпались хлопья увядших лепестков.
У нее возникло непреодолимое чувство, что она прошляпила переломный момент судьбы, который вырвался из ее рук с проворством, на которое способны лишь смазанные жиром свиньи, несущиеся по узкому проходу.
Ей захотелось выругаться. А ругани она была обучена совсем неплохо. Тетушка Вемпер в этом отношении славилась неуемной изобретательностью — даже обитатели леса норовили прошмыгнуть мимо ее хижины как можно незаметнее.
Маграт долго не могла подобрать бранный элемент, который бы точно отражал переживания ее сердца.
— У-у, блин! — вконец отчаявшись, выкрикнула она."
Терри Пратчетт. Вещие сестрички
-
-
28.04.2012 в 22:36-
-
29.04.2012 в 12:47